«Все братья — сестры»
https://www.youtube.com/watch?v=kCmtz7igkCk «Ну где это можно было записывать?»
«Мы начали петь друг другу песни, когда я вернулся из армии, в первый же вечер», — вспоминал БГ много лет спустя, перебирая обстоятельства встречи с Майком, тогда еще вполне земным Михаилом Науменко.
К тому времени 25-летний Гребенщиков — сотрудник НИИ социологии и увлеченный театром фронтмен группы «Аквариум». Живет у родителей жены, пишет в подпольный журнал «Рокси» и ходит с серьгой в ухе. У «Аквариума» уже есть как минимум три сборника песен, записанных на допотопную аппаратуру в стенах родного университета — но их никто не слышал. С концертами дела обстоят не лучше: до триумфального выступления на фестивале в Тбилиси еще три года.
Науменко младше БГ на полтора года, работает в Большом театре кукол и круглосуточно слушает рок-н-ролл, ритм-н-блюз и буги-вуги. Ни разу ни с кем не записывался, но уже выступал с группой «Союз Любителей Музыки Рок».
Меньше чем через год они придумают и запишут первый альбом в истории русского рока. Именно альбом — в его классическом понимании как арт-объекта и продукта потребления, где учтено единство носителя, оформления и рекламы. До «Все братья — сестры» музыкальный самиздат в СССР не мыслил себя в этих категориях: артисты андеграунда либо совсем не утруждали себя записью песен, либо не распространяли их за деньги, пусть и ограниченным тиражом. И тем более никто не устраивал фотосессии (!) для обложек альбомов и промо-концерты для новой аудитории. Майк и БГ, в свою очередь, позировали на камеру, носились с дизайном обложки и предлагали готовую запись в качестве мерча — до и после выступлений.
«Ну где это можно было записывать? На радио, на телевидение мы не имели доступа, и даже об этом как-то и не думалось. Фактически запись не на чем было сделать. Даже обычных кассетных магнитофонов еще не изобрели», — вспоминал основатель старейшей ленинградской рок-группы «Санкт-Петербург» Владимир Рекшан в книге «Этот русский рок-н-ролл» Александра Устинова.
Альбомов — с обложками и тиражом — не было и у других праотцов питерского рока: «Россияне», «Мифы», «Аргонавты», «Фламинго», «Призраки» и дюжина других групп, стартовавших на пять-десять лет раньше Майка и БГ, обходились в лучшем случае записью репетиций или концертов в кругу друзей.
В такой ситуации «Все братья — сестры» не могли не попасть в историю отечественной музыки, но было еще кое-что, что придавало всему ноту сюрреализма. Это одновременно альбом (упорядоченный набор песен, выпущенный под одним названием), его живая версия (запись велась не в студии, а на улице) и бутлег (авторские права у музыкантов-любителей отсутствовали, а значит, и распространение песен было нелегальным).
Запись альбома проходила на том же месте, где за две недели до этого играл «Аквариум», причем с Майком на басу, — в окрестностях здания факультета прикладной математики и юрфака Ленинградского университета.
«Все записи, которые делались до этого, меня раздражали тем, что, когда идет запись барда, слышно, что он поет в комнате. И вот эта камерность, комнатность убивала любую атмосферу, которая была в этих песнях. Поэтому я был готов на что угодно, лишь бы не было этой комнаты», — объяснял БГ в программе «Культурный слой» спустя тридцать лет.
Желание выпустить звук наружу и освежить старую акустику стоит понимать буквально: музыканты протянули микрофон с удлинителями в окно, приделали «аппаратуру» к ножкам перевернутой табуретки, нажали кнопку записи на магнитофоне «Маяк-202» — и начали петь. Третьим (и едва заметным) участником этого аудио-хэппенинга был еще один член «Аквариума» Михаил «Фан» Файнштейн, подыгравший на перкуссии. Почти все было сыграно с одного дубля, запись прерывалась лишь по техническим причинам, а именно — «отогнать лающих собак и кашляющих зрителей».
Песни звучали попеременно: одну пел БГ, следующую Майк. Все выглядело так, будто тот самый вечер, когда они познакомились и впервые впитывали песни друг друга, повторился в красках. Однако, если быть придирчиво точным, окажется, что большая часть материала «Все братья — сестры» принадлежит перу Гребенщикова (9 из 15 песен). Он же в порядке исключения поет два раза подряд, и его «Блюзу простого человека» подпевает Майк, а не наоборот. Песню «Дочь», посвященную дочери БГ Алисе, дописали на следующий день, исполнив «нетрезвым хором друзей».
В своей книге «100 магнитоальбомов советского рока» Александр Кушнир писал: «Несмотря на первые признаки увлечения Гребенщикова китайской философией и встречающиеся в текстах цитаты из древних трактатов, «Все братья — сестры» оказался живым и доходчивым для восприятия альбомом. В отличие от отвлеченно-абсурдистских опусов раннего «Аквариума», это было не надуманное концептуальное творчество, а реальные песни, которые можно было активно исполнять на концертах без всяких студийных ухищрений».
Более того, за сорок лет до хлесткой и матерной композиции «Время N» (прошлогоднего хита БГ, собравшего миллион просмотов на YouTube) он выражался не менее определенно и свободно: «Спросил он, быть или не быть, и я сказал: иди ты на». Между тем Майк, привыкший к прямоте и грубой правде, выглядит на записи более лиричным, чем его визави. В иные моменты они, кажется, и вовсе меняются ролями. Во всяком случае, именно Майку, а не БГ, принадлежат строчки «против кармы не попрешь», слова об «очищении наших душ» и догадки «чей крест примет твой гвоздь». С другой стороны, БГ, а не Майк, произносит: «Ты жил, продавая девственницам свой портрет по рублю в полчаса».
Эти качели от духовных исканий к физиологии, от мистики к будням, от высокопарности к сленгу (да, слово «ништяк» на записи тоже есть) не раз провернутся на «Все братья — сестры» полным кругом и вернутся назад. Точно так же, с демонстративным скрещиванием религиозного и прозаического, устроена обложка альбома.
Хрестоматийную контурную обложку альбома придумал фотограф Андрей «Вилли» Усов, ставший впоследствии едва ли не главным фотолетописцем рок-клуба. «Я поставил Бориса и Майка профилями друг к другу. Пустое пространство между ними мы заполнили Буддой, который стоял у них на ладонях. Будда принадлежал Андрею Фалалееву, он одолжил нам его для съемок на обложку альбома. Это один из многих Будд, которые находились в разоренном большевиками буддийском храме у Елагина острова. Большого Будду разрезали, скинули в Неву, а маленькие разошлись по домам обывателей. На Майка я надел кепку, потому что его нос графически как-то не сочетался с Бориным профилем. И все объединилось, потому что Майк уперся козырьком кепки Борису в лоб, а между ними — Будда», — рассказывал Усов.
На обороте магнитоальбома было другое фото. БГ и Майк стоят возле арки: один с книгой стихов Боба Дилана, другой — с открытой бутылкой сухого вина и папиросой. По воспоминаниям виолончелиста «Аквариума» Всеволода Гаккеля, арка была входом в короткий тоннель, который заканчивался дверью в квартиру, откуда и были протянуты удлинители с микрофоном для записи во дворе: «Антураж там был превосходный». В 2003 году БГ снова встал под эту арку, правда, в компании уже не Майка, а Дмитрия Диброва, снимавшего телефильм о топонимике питерского рока.
Второй привет Дилану скрывался в аннотации к альбому: «Посвящается Акустической Дочери и Великому Белому Чуду». «Great White Wonder» — самый популярный бутлег Боба Дилана, имевший тогда хождение в питерских кругах.
Вообще, фигура Дилана незримо присутствует едва ли не в каждом втором куплете «Все братья — сестры». У Гребенщикова — в «Дороге 21», «Укравшем дождь» и «Почему не падает небо», у Майка — в «Женщине», являющейся буквально вольным переводом «Sad Eyed Lady Of The Lowlands» с альбома Дилана «Blonde On Blonde»
В «Правдивой истории Аквариума» БГ не раз ссылается на Дилана как на источник вдохновения и перечисляет половину песен из записи с Майком. «Сталь», судя по его комментарию, напрочь лишена авторского начала: «Дилан на 100%».
Рассказывая о том периоде для фильма Леонида Парфенова «Портрет на фоне», Гребенщиков вновь вернулся к будущему лауреату Нобелевской премии: «Когда я по-настоящему открыл Дилана, я бегал по знакомым проверить себя, спрашивал, есть ли что-то такое, что можно назвать “русским Бобом Диланом”. Чтобы с такой же силой било. Мне робко говорили: ”Ну, вот Окуджава… Клячкин...” Но это же не то! Абсолютно другая тональность».
Чтобы было «то», нужно было, по совету Гребенщикова, «брать духовную тональность этой музыки и смотреть, что из русских фраз, русского описания жизни, вообще из всего, что происходит по-русски, — что встает в эту тональность».
Встало очень многое. Сплав дилановского мажора с русской интеллигентской тоской породил не просто другую интонацию в советской музыке, а новый способ сочинительства — эстетского бытописания с аллюзиями и ехидством.
Возможно, самая известная песня, впервые записанная именно на «Все братья — сестры» — «Прощай, детка» Майка Науменко, вечнозеленый хит, переигранный с тех пор множество раз. Здесь она звучит в своем исходном варианте — местами даже с другим текстом.
В 1991 году, спустя тринадцать лет после выхода альбома, Гребенщиков и Науменко в последний раз окажутся на одной сцене, чтобы спеть «Пригородный блюз» на юбилее ленинградского рок-клуба. Объявляя песню, Майк посвятит ее «потерянному поколению восьмидесятых годов». «Потерянному? Как же…» — передразнил БГ и начал играть. Нетрезвый хор друзей был на месте, ни собак, ни людей уже никто не отгонял.
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума