ммм, не заметил такой тематики (быть может я слеп), весьма возможно что вопрос А ЧТО ДУМАЕШЬ ТЫ не имел адресата. со стороны это выглядело как монолог, и тем самым твое сомнительное начинание на корню было загублено
простите великодушно, но это не исключительно моё мнение. в двух словах мнение о твоем диспуте от одного не очень любимого тобою человека: "эта маленькая девочка в который раз строит из себя Чака Паланика, являясь на деле журнальной писакой"
Пост N: 614
Зарегистрирован: 07.06.06
Откуда: москоу-сити
Рейтинг:
7
Отправлено: 23.12.07 14:24. Заголовок: plac у вас с друзья..
plac у вас с друзьями найдётся что-нибудь сказать по конкретным записям Джима Мориссона? ты-то же явно не разделяешь моё мнение. тогда почему весь твой запал уходит на целенаправленные поблёвывания в мою сторону, будто это единственное, во что тебе есть вргызться мыслью с такой лютой ненавистью. ведь нет же, аха? направь свои разрушительные энергетические потоки уже во благой созидательный спор. ты способный.
а по поводу расплывчатых различий между беллетристикой и журналистикой и о том, где же всё-таки моё настоящее место, я пообсуждаю не здесь и не с тобой. благо твой (по)друг направление чёткое задал.
Отправлено: 31.12.07 16:21. Заголовок: Сейчас посмотрел HWY..
Сейчас посмотрел HWY фильм Джима возникло ощущение что я что то подобное уже видел - ПОСЛЕДНИЕ ДНИ Винсента даже начало когда гл. герой купается в лесном озере одинаков
Отправлено: 20.01.08 19:43. Заголовок: Интервью Салли СТИВЕ..
Интервью Салли СТИВЕНСОН с Джимом МОРРИСОНОМ.
С.: У тебя была когда-нибудь любимая змея?
Д.: Нет.
С.: О, ты многое потерял. Они велики. Они фантастичны.
Д.: Мне нравятся ящерицы... Змеи прекрасны, но на самом деле я не могу подойти к ним близко, они заставляют меня нервничать.
С.: Что ты чувствовал, когда шел в суд?
Д.: Я был настолько сыт по горло образом, создавшимся вокруг меня, и я сознательно, а иногда и бессознательно, время от времени притворствовал. Это превысило возможности моего желудка, и я, как вид, подошел к концу на этом славном вечере.
С.: И чем же все кончилось?
Д.: Хорошо, я возвращаюсь. Я прошел через шестинедельное судебное разбирательство. Это было очень интересно, злодейский приговор был отложен, а на мне с тех пор висит два мелких преступления, которые тянут на восемь и больше месяцев тюрьмы, но я утверждаю, что я... я признаю обвинение общественности, но отказываюсь выставлять это обвинение на обозрение, так что мы подали апелляцию - а это такое долгое дело, что всех попросту распустили. Это может продлиться год или два.
С.: А что именно ты делал на том "славном вечере"? Или у тебя будут неприятности, если это будет напечатано?
Д.: Вообще-то я считаю, что это был скорее политический, нежели сексуальный скандал. Мне кажется, что они акцентировали внимание на эротической стороне дела специально, чтоб вынести мне обвинение, не связанное с политикой. Это было так бесструктурно. Я думаю, что мое поведение на суде отражало стиль моей жизни, а не было, по большому счету, каким-то специфическим инцидентом. Во мне это вскипело и вылилось в то, что я сказал аудитории - что они всего лишь связка е...ных идиотов, потому что пришли туда, понимаешь? Во всяком случае, чем они там занимались, понимаешь, это было... Я думаю, что основное ощущение было, что ты вовсе не слушаешь песни, написанные некими очень хорошими музыкантами, а понимаешь, что ты здесь для чего-то еще - что-то пропускаешь через себя, что-то можешь предпринять...
С.: Многие люди говорят, что ДОРЗ уже отошли.
Д.: Музыка прогрессирует, она стала крепче, профессиональнее, интереснее, но я считаю, что людей обижает то, что... ну-у... три года назад произошло великое возрождение духа, эмоций и революционного настроения, а когда от этого ничего не изменилось, люди стали обижаться на нас за то, что мы все еще пишем хорошую музыку.
С.: Кем ты себя считаешь в большей мере, героем или идолом?
Д.: Герой - это тот, кто восстает - или кажется, что восстает - против различных фактов жизни, и кажется, что побеждает в них, но ясно, что действовать он может лишь в некоторые моменты времени. Это не может быть постоянным. Однако это не значит, что люди не сохраняют себя, пытаясь восстать против этих фактов. Кто знает, может когда-нибудь мы сможем победить смерть, болезни и войну.
С.: Но сам-то себя ты считаешь героем?
Д.: Я считаю себя интеллигентом, чувственным человеком, имеющим душу, которая всегда была для меня опорой в наиболее важные моменты.
С.: Если бы ты мог предопределять свой путь, куда бы ты пошел, что бы ты делал? Стал бы ты Джимом Моррисоном из ДОРЗ, пошел бы ты в кино? Что бы ты делал?
Д.: Не скрою: эти три-четыре года я провел очень хорошо, встретил множество интересных людей, увидел множество вещей за конкретный отрезок времени - и, возможно, что я не захотел бы убегать в двадцать лет и жить так, как я не могу... нельзя сказать, что я сожалею о прошедшем. Если бы я мог начать сначала, я бы ушел, чтобы стать сдержанным маленьким артистом, возделывающим свой собственный сад.
С.: Что сейчас творится с музыкой - я имею в виду смерти Эла Уилсона, Дженис Джоплин, Джимми Хендрикса? Где ты чувствуешь музыку и почему ты считаешь, что они сами себя сожгли?
Д.: Я считаю, что огромный творческий взрыв энергии, который произошел три-четыре года назад, стал тяжелым испытанием для чувств; я полагаю, что они могли быть не удовлетворены всем чем угодно, за исключением "высот", понимаешь? Когда действительность останавливается, раскрыва их внутреннее зрение, они становятся удручены этим, но... это не мой теория, почему люди умирают.
С.: Какова же твоя теория?
Д.: Они... иногда это может быть предрешено... иногда это может быть самоубийством, иногда это может быть убийством. Существует множество способов человеческой смерти. На самом деле я не знаю, почему так.
С.: Как ты думаешь, какой смертью ты умрешь?
Д.: Я надеюсь, что это случится в возрасте около ста двадцати лет, с чувством юмора и в хорошей комфортабельной кровати. Я не хочу наблюдать что-либо вокруг себя. Я хочу тихо отплыть по течению, но по-прежнему тяну зачем-то... Я думаю, что наука - в течение нашей жизни - победит смерть. Думаю, что это вполне возможно.
С.: Если это произойдет, что случится с миром духа?
Д.: Это будет сродни приобретению друга. Нас покинет бедное бессмертное одиночество.
С.: Что ты думаешь о состоянии Америки? Куда она идет, как ты считаешь?
Д.: Не я решаю, быть ли мне гражданином мира или отождествлять себ с определенной страной, но на самом деле, я полагаю, выбора нет. Что бы ни случилось, Америка выходит на арену. Сейчас она в центре событий... Она позволяет людям сильной крови выжить в климате, подобном нашему, что, я уверен, они и будут делать.
С.: Что такое климат в твоем понимании?
Д.: Я думаю, что для многих людей, особенно городских жителей, это состояние постоянной паранойи. Паранойя определяется как иррациональный страх, но что такое паранойя в действительности? Это когда можно срубить каждого второго.
С.: Джим, если ты проведешь восемь месяцев в тюрьме, что в это время будет происходить с группой?
Д.: Ты могла бы их сама спросить, но я надеюсь, что они могли бы продолжать и создать инструментальный саунд, свой собственный, который не зависит от текстов, которые на самом деле не так уж необходимы, в музыке, во всяком случае.
С.: Если приговор будет обвинительным, пойдешь ли ты в тюрьму или заплатишь штраф?
Д.: Максимум может выйти восемь месяцев тюрьмы и штраф; однако по вынесению приговора мы могли бы пойти дальше и подать апелляцию... и апеллировать выше, в Верховный суд. Таким образом, сразу в тюрьму я не пойду. Я так не думаю.
С.: Надеюсь, что не пойдешь.
Д.: Я тоже.
С.: Что ты думаешь о полиции?
Д.: Полиция различна в разных городах и странах. Фараоны Лос-Анджелеса не похожи на полицию большинства городов, они - идеалисты и почти фанатики, верующие в справедливость своей профессии. У них есть целая философия, оправдывающая их тиранию. В то время, как в большинстве мест полиция просто делает свое дело, в Лос-Анджелесе я заметил реальное чувство праведности того, что они делают, такая вот жутка разновидность.
С.: Что ты думаешь о группах типа СТУДЖИЗ, Элисе Купере?
Д.: Мне нравятся люди, которые шокируют других людей и причиняют им некий дискомфорт. Мой молодой друг Игги очень преуспел на этом поприще.
С.: Правда ли, что пресса в конечном итоге превратила теб в некое мировое событие, шокировавшее всех?
Д.: На самом деле мне всегда нравилось то, что я читал. То, что я о себе читал, ты понимаешь. Обычно в самом себе интересует то, что находят в тебе люди. Но они слишком сильно сосредоточивались на моем детородном органе и не обращали внимания на то, что на самом деле я здоровый молодой самец, имеющий и другие части тела - руки, ноги, ребра, грудную клетку, глаза, нос и все прочее, кроме мозгов... То есть организм, как и твой, с головой и всем прочим, я имею в виду еще и...
С.: Чувства.
Д.: В полном объеме.
С.: Что ты думаешь о любви?
Д.: Ну, любовь - единственный из пригоршни механизмов, о котором мы избегаем говорить.
Отправлено: 26.01.08 19:43. Заголовок: Мы с отцом и матерью..
Мы с отцом и матерью и дедом с бабушкой ехали через пустыню, на рассвете, и грузовик с рабочими-индейцами то ли столкнулся с другой машиной, или, я не знаю точно, что там случилось, но по всей дороге валялись индейцы, истекающие кровью. Машина затормозила и остановилась. Тогда я впервые почувствовал страх. Мне, наверное, было около четырех, ведь ребенок, он, как цветок, поворачивает голову по ветру. Впечатление приходит теперь, когда я оглядываюсь назад, думаю об этом… как будто души этих мертвых индейцев… может быть, одного или двух… обезумев, бродили вокруг, и вдруг прыгнули ко мне в душу. И они все еще там
Отправлено: 09.02.08 15:53. Заголовок: Интервью Лиз ДЖЕЙМС ..
Интервью Лиз ДЖЕЙМС с Джимом МОРРИСОНОМ.
Лиз Джеймс: Мне кажется, что поклонники ДОРЗ видят в тебе спасителя, лидера, способного их всех освободить. Как ты себя чувствуешь в связи с этим?
Джим Моррисон: Это - абсурд. Как я могу кого-то освободить, если у него самого нет желания восстать и провозгласить собственную свободу? Мне кажется, что это ложь, - когда люди утверждают, что хотят быть свободными, настаивают на том, что свобода для них - нечто самое желанное, святое и драгоценное. Но ведь это чушь собачья! Людям страшно становиться свободными, они цепляются за свои цепи. Они же все дерутся с любым, кто пытается порвать эти цепи! Это же их безопасность... Как же может кто-то - я или кто еще - освободить их, если они на самом деле не хотят быть свободными?
Лиз: Почему ты думаешь, что люди боятся свободы?
Джим: Я полагаю, что люди сопротивляются свободе, потому что боятся неизведанного. Но ведь это смешно... Все неизведанное когда-то было хорошо известно, и пребывало в наших душах... И только огромный воображаемый страх сталкивает вас лицом к лицу, проводит к конфронтации с самим собой. Загляните вглубь, посмотрите на корни этого ужаса. Тогда страх утратит свою силу и боязнь свободы отступит и исчезнет. Вы - свободны.
Л.: Что ты имеешь в виду под "свободой"?
Д.: Есть разные виды свободы - тут много непонятного... Самая важная разновидность свободы - быть тем, кто ты есть на самом деле. Ты продаешь свою сущность и играешь какую-то роль. Ты отнимаешь у себя умение чувствовать и в обмен на это надеваешь маску. Тут, по большому счету, невозможна никакая революция, до тех пор, пока - в первую очередь - не произойдет революция внутренняя, на индивидуальном уровне... Ты можешь отобрать у человека его политическую свободу, но это не ранит его. Если ты не отнимешь у него внутреннюю свободу, свободу чувствовать,он не почувствует боли. Иначе - это уничтожит его.
Л.: Но кто же властен лишить тебя свободы чувствовать?
Д.: Некоторые довольно легко отдают свою свободу - но есть и другие, которые вынуждены отдавать ее. Лишение свободы начинается с рождения. Общество, родители - они с самого твоего рождения не позволяют тебе сохранять свободу. Есть незаметные приемы, которыми наказывается личность, осмелившаяся чувствовать. Ты видишь, что во всех, кто тебя окружает, уже уничтожена их истинная чувственная природа. Ну, и ты подражаешь тому, что видишь.
Л.: Ты хочешь сказать, что нас, в сущности, воспитывают для увековечения и защиты такого общества, которое лишает людей свободы чувствовать?
Д.: Несомненно... Учителя, религиозные лидеры - даже друзья или так называемые друзья - берут верх там, где родители отступают. Они все время требуют от нас, чтоб мы проявляли только те чувства, которые им угодны от нас, не спрашивая нашего мнения. Они требуют, чтобы мы чувствовали для них. Мы словно актеры, возвращенные свободными в этот мир, чтобы блуждать в поисках призрака... бесконечно, в поисках наполовину забытой тени нашей утраченной сущности. Когда другие просят нас стать людьми, то на самом деле они просят нас уничтожить собственную личность, то, что мы есть на самом деле. Это такая незаметная разновидность убийства... очень любящие родители и родственники совершают его с улыбкой на лице.
Л.: Ты считаешь, что человек в силах оградить себя от влияния этих угнетающих сил, будучи в полном одиночестве?
Д.: Невозможно подарить ту свободу, о которой я говорю. Никто не одержит эту победу за тебя. Это твое личное дело. Если ты замечаешь, что кто-то другой делает это за тебя - кто-то, кто не ты, - то с этого момента ты находишься от него в непосредственной зависимости. И, в свою очередь, делаешься уязвимым для злобных и репрессивных внешних сил.
Л.: Но, возможно, есть люди, которые считают, что свобода объединяет - складывает усилия, укрепляя каждого в отдельности? Может ведь быть такое?
Д.: Друзья могут помочь человеку. Истинный друг - тот, кто не мешает тебе быть абсолютно свободным, быть самим собой, - и, главное, чувствовать. Или не чувствовать. В любое время ты чувствуешь себя рядом с ним прекрасно. Это результат истинной любви - он позволяет человеку быть тем, кто он на самом деле... Большинство людей любят тебя таким, каким ты кажешься... Принимая их любовь, ты сохраняешь притворство, ты играешь. Ты начинаешь любить свое притворство... Это правда, мы ограничены рамками призрачных законов, и это печально, что люди привыкают к своему имиджу - они вырастают, закрепленные каждый своей маской. Они любят свои цепи. Они забывают о том, какие они в действительности. А если ты пытаешься что-то напомнить им, они начинают ненавидеть тебя за это, потому что понимают, что ты пытаешься украсть у них драгоценнейшую вещь.
Л.: Это смешно и печально. Поймут ли они, что ты пытаешься показать им пути к свободе?
Д.: Большинство людей не врубаются, что они пропали. Твои чувства скрыто контролируются людьми "наверху". Наша культура издевается над "примитивными культурами" и гордится тем, что подавляет природные инстинкты и ощущения.
Л.: В некоторых своих стихах ты открыто восхищаешься примитивными расами и восхваляешь их - индейцев, например. Ты подразумеваешь, что мы существуем не по-человечески, а наше привередливое общество - несовершенно и деструктивно?
Д.: Посмотри, как живут иные культуры - мирно, в гармонии с землей, с лесными зверями. Они не строят военных машин и не вкладывают миллионы долларов в интервенцию, у них не бывает, чтобы политические идеалы не совпадали с личными.
Л.: Мы живем в больном обществе.
Д.: Это правда... и часть болезни в том, что мы не понимаем, что больны. Наше общество имеет так много - и зарится на многое, и многое ценит, - но свобода его исчерпывается величиной этого списка.
Л.: А артист может тут что-нибудь сделать? Если ты чувствуешь себя артистом, ты можешь что-то усовершенствовать, как-то продвинуть дело?
Д.: Я предлагаю образы - я вызываю в воображении воспоминани о былой свободе. Ее по-прежнему можно достигнуть - это подобно дверям, правильно? Но мы в состоянии только открыть двери - мы не можем втащить людей туда. Я не могу освободить их, если они не хотят быть свободными, - и ничто другое их тоже не освободит... Может быть, примитивные люди в меньшей мере позволяли себя пичкать всяческим дерьмом, отбрасывая его прочь. Ведь личность в состоянии отбросить все - не только богатство - и дерьмовое обучение, и тотальное промывание мозгов обществом. Ты становишься по другую сторону общества. Большая часть людей не согласна этого делать.
Л.: В вашем раннем материале, на первом альбоме, присутствует определенное чувство апокалиптического видения - "вырваться наружу" - некоего превосходства. Как ты считаешь, оно все еще сохранилось и действительно существует?
Д.: Теперь это по-другому. (Пауза). Мы пользовались этим, чтобы показать, что можно образовать движение, - сообщество людей, восстающих и воссоединяющихся для массового протеста - против угнетения их кем-то высшим, и это придает им всем сильную уверенность; возможно, это и дает им превосходство, но только не на массовом уровне, не в направлении всеобщего бунта. Сейчас все это происходит исключительно на личном уровне - каждый для себя, как говорится. Спаси себя. Насилие же - не всегда зло. Зло - это безрассудная страсть в сочетании с насилием.
Л.: Но тогда истинный источник зла - не насилие или безумна страсть в сочетании с насилием, а силы подавления.
Д.: Это правда, но в некоторых случаях только часть ее - так как безумное желание в сочетании с насилием, в рамках данной личности, тайно соучаствует с угнетателями. Тогда люди ищут тиранов. Они боготворят и поддерживают их. Они соглашаются с ограничениями и правилами, и, очарованные насилием, участвуют в кратких, поверхностных бунтах.
Л.: Но почему это так?
Д.: Может быть, это традиция, прегрешения родителей. Америка создавалась в насилии. Американцы вовлечены в насилие. Они сами себя привязывают к насилию, вылезая из своих жестянок. Они загипнотизированы телевидением, оно служит им предохранительным щитом от обнаженной действительности. Болезнь культуры двадцатого века - неспособность чувствовать свою реальность. Люди скопом тянутся к телевидению, "мыльным операм", кинофильмам, театру, поп-идолам, и их дико волнует происходящее вокруг этих символов. Но на самом деле они эмоционально мертвы.
Л.: Но почему? Что заставляет нас убегать от собственных чувств?
Д.: Мы боимся насилия меньше, чем наших собственных чувств. Боль одиночки, личная, частная - ужаснее всего другого.
Л.: На самом деле я этого не понимаю.
Д.: Боль направлена на то, чтобы пробудить нас. Люди пытаются спрятать свою боль, но они не правы. Боль что-то несет в себе, наподобие радио. Ты ощущаешь свою силу, пройдя опыт боли. Это существует, ты носитель этого... некоего вещества. (Пауза.) Боль - чувство, а твои чувства - часть тебя. Твоей собственной реальности. Если ты стыдишься их, прячешь их, ты позволяешь обществу уничтожить свою реальность. Надо восставать за право чувствовать свою боль.
Л.: Ты по-прежнему чувствуешь себя шаманом? То есть множество поклонников ДОРЗ смотрят на тебя, как на спасителя. Ты выбрал себе такую роль?
Д.: Я не уверен, что это спасение, что есть люди, которые хотят видеть меня своим лидером. Шаман - это целитель, подобно знахарю. Я не вижу людей, приходящих ко мне для этого. Я не считаю себя спасителем.
Л.: А почему они тогда приходят к тебе, как ты считаешь?
Д.: Шаман чем-то сродни козлу отпущения. Я рассматриваю роль артиста двояко - он шаман и козел отпущения. Люди вливают в него свои фантазии, и их фантазии являются им во плоти. А чтобы уничтожить свои фантазии, они уничтожают его. Я прислушиваюсь к тем импульсам, которые несет каждый, но не впускаю их в себя. Нападая на меня, пиная меня, они освобождаются от этих импульсов...
Л.: То, о чем ты говорил раньше, - что люди дико волнуются из-за символов - поп-идолов, например?..
Д.: Верно. Люди боятся самих себя - своей собственной реальности - своих чувств, более всего. Люди говорят о том, что они называют великой любовью, но это дерьмо. Сердца, полные любви. Тревожные предчувствия. Люди учились тому, что боль - это что-то злое и опасное. Как же они могут иметь дело с любовью, если они боятся чувствовать?
Л.: И в связи с этим ты сказал: "Конец - мой единственный друг..."
Д.: Иногда боль настолько сильно припирает к стенке, насколько это допустимо... Она не причиняет зля, хотя, безусловно, опасна. Но люди боятся смерти, даже больше, чем боли. Это странно, что они боятся смерти, ибо думают, что она больнее, чем просто боль. В точке смерти боли уже не существует. Да, я полагаю, что это - друг...
Л.: Люди смотрят на секс, как на великого избавителя - окончательную свободу. Твои песни - многие из них - указывают на секс как на путь к освобождению, не так ли?
Д.: Секс может стать освобождением. Стремление к нему иногда напоминает отлов диких животных.
Л.: А в чем разница?
Д.: Вопрос в том, как личность чувствует свое тело - ощущает свои чувства. Большинство людей скорее скрывают свои чувства, чем слушают их.
Л.: Секс - дорога к развитию чувств?
Д.: Секс наполнен ложью. А тело пытается сказать правду. Но обычно оно так забито всякими правилами приличия, так невыносимо повязано обманом, что его не слышат. Нашей ложью мы сами себя калечим.
Л.: Как же мы можем прорваться сквозь правила и обман?
Д.: Слушая свое тело - раскрывая свои чувства. Блейк говорил, что тело пребудет тюрьмой души до тех пор, пока пять чувств не разовьются в полной мере и не раскроются. Он считал чувства "окнами души". Когда в секс вовлечены все чувства, доведенные до крайнего напряжения, это подобно мистическому эксперименту...
Л.: В некоторых твоих песнях секс представляется избавлением - приютом или храмом, - в таких, как "Хрустальный корабль", "Тихий парад" или "Кухня души". Я всегда была очарована параллелями между сексом и смертью в твоих текстах - "Полночная поездка", к примеру. Разве это не окончательное отторжение тела?
Д.: Не всегда, скорее наоборот. Если ты отвергаешь свое тело, оно становится твоей персональной тюремной камерой. Это парадокс - снимая ограничения для своего тела, ты полностью растворяешься в нем - и становишься абсолютно открытым для своих чувств... Не так-то легко воспринимать полностью свое тело - ведь мы привыкли считать тело чем-то, чем можно управлять, над чем можно господствовать - такие природные процессы, как поссать или посрать, рассматриваются, как какая-то грязь... Пуританское восприятие умирает медленно. Как может секс быть освобожденным, если ты на самом деле не хочешь учиться у своего тела, пытаешься этого избежать?
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 3
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума