NIRVANAone.RU - All about NIRVANA and Kurt Cobain

Сидя на полу своей квартиры в Сиэтле, Крист Новоселич растягивается в позе йога. Позади него черная гитара прислонена к стене с альбомами от пола до потолка. Новоселич вытаскивает пластинку Atlanta Rhythm Section и вращает ее в руках так, словно это драгоценность. По большей части так оно и есть, потому что эта пластинка может много рассказать о том, откуда долговязый бас-гитарист вышел и где он сейчас.

«Я купил ее за четвертак в комиссионном магазинчике в Абердине», — хвастается он. Эта пластинка уникальна не тем, что на ней фанк-рок семидесятых, а тем, какие воспоминания о дружбе она хранит.

На передней стороне сумасшедшими психоделическими каракулями нарисовано граффити «DADA», задняя сторона украшена словом «MAMA». «Это написал Курт», — замечает Крис. «Он испортил так много альбомов, пока я не смотрел. Он постоянно исписывал их этой крученой фигней. Я до сих пор нахожу надписи, которые он сделал много лет назад».

GW: Вы с Куртом познакомились в старшей школе через общих друзей. Как вы подружились?

Крист Новоселич: Сначала я не обратил на Курта особого внимания, больше тусовался с Баззом Осборном [в составе группы the Melvins]. Я был всего на два года старше, но в том возрасте два года – это большая разница. И я не хотел иметь ничего общего с ребятами, с которыми зависал Курт. Не хочу называть имен. Но потом я встретил Курта, у него был усилок Peavey, и он казался крутым парнем. Он ненадолго одолжил мне усилок. Мы решили создать свою группу, потому что у нас перед носом была the Melvins.

Все получилось, потому что мы хотели играть, и нас просто осенило: «Давай создадим группу». Я не думал о частностях. Мы взяли Аарона Бёркхарда играть на барабанах и моментально нашли с ним общий язык. Мы взяли у Дейла Кровера старые барабаны [Кровер играл в группе the Melvins, а также с группой Nirvana на репетициях, записях и в одном из туров]. Еле-еле собрали все оборудование. У нас была барабанная тарелка без трещин, но хватила одного удара, чтобы понять, что она мертва. Она не резонировала: это была странная, убитая тарелка. Я одолжил усилок для бас-гитары и саму бас-гитару, и мы начали играть. Курт был готов. У него уже были готовые рифы.

GW: каким было твое первое впечатление от музыки Курта?

Новоселич: Он был артистичным, и у него было свое чувство эстетики — достаточно дикое, особенно в творчестве. Песни, которые он писал, всегда меня интриговали.

GW: Когда ты осознал, что он особенный?

Новоселич: У него была маленькая демо-кассета его группы Fecal Matter, на которой была «Spank Thru». Я слушал этот отрывок и думал: «А ведь это действительно хорошая песня». Поэтому я сказал: «Давай сделаем группу».

GW: Ты тоже был гитаристом, а Курт умел играть на барабанах. С самого начала предполагалось, что ты будешь играть на басу?

Новоселич: У Курта была гитара и усилок, поэтому я играл на басу. Я по-настоящему втянулся: стал думать как бас-гитарист, слушал других бас-гитаристов. Я не пытался лезть вперед гитарной партии, я мог слушать риф и делать его частью песни. Я мог дать ему басовую идентичность и индивидуальность.

GW: Самый первый концерт Nirvana был на вечеринке около Рэймонда, Вашингтон, на юг от Абердина. Как вы там оказались?

Новоселич: Мы скептически относились к тому, чтобы играть в Абердине, потому что там не было поддержки для оригинальной музыки – вокруг были одни кавер-бэнды, и они все были небрежными и снобскими. Мы тоже были снобами, потому что верили, что панк-рок – это и есть настоящая музыка. Не было смысла играть в Абердине, потому что люди возненавидели и высмеяли бы нас. «Зачем париться?». Курт так ко всему относился, всю жизнь говорил: «Зачем вообще париться?». А я наоборот такой: «Давай сделаем это. Вечер субботы – давай просто сыграем». Я помню, как уговаривал Курта сделать что-то, и если он соглашался, то отрывался по полной.

GW: Я слушал запись того концерта. Единственная шокирующая деталь – это то, что аудитория не аплодировала. Не было ни единого хлопка.

Новоселич: Было слишком много перегруза. Мы звучали иначе, чем все группы в то время – радио-группы, волосатые бэнды мейнстримного рока. Я знаю людей, которые тогда говорили: «Мне не понравилось». Но потом они возвращались со словами: «Я переслушал еще раз, и это было довольно круто». Музыка цепляла их и затягивала.

GW: Вскоре после того концерта ты переехал в Такому, а Курт – в Олимпию. Ты много кем был: от художника до конструктора. Но Курт ни на одной работе долго не задерживался.

Новоселич: Работа была лишь частью моей жизни: без нее мне просто негде было бы жить. Найти место было легко, но я обычно зарабатывал четыре доллара в час. Больше семи точно никогда не получал. А Курт устраивался на работу, но не мог надолго там задержаться. Он жил в своем мире, а от реальности уставал.

GW: В начале 1988 года в деятельности группы произошел небольшой перерыв. Из-за чего?

Новоселич: Я работал на двух работах: одна в Sears, а вторая в компании по покраске, поэтому группа ненадолго распалась. А потом Курт прислал мне письмо, в котором написал, что хочет возродить группу. Оно было забавное, как реклама. В нем говорилось: «Приходите, вступайте в группу, никаких обязательств и рисков (почти)». Так что я позвонил ему и сказал: «Да, давай снова соберем группу». Мы построили репточку в подвале.

GW: Через вас прошло много барабанщиков, прежде чем вы остановились на Чеде Ченнинге. И примерно тогда же вы начали работать над материалом, который вошел в альбом Bleach.

Новоселич: Мы записали первую демо с Дейлом Кровером на барабанах и собирались переписать те песни и добавить несколько старых. Это был по-настоящему продуктивный период. Я помню, как Курт показал риф «School». Я сказал: «О боже, это самый «Сиэтлский» риф, который я слышал в жизни». Это была квинтэссенция гранжевой песни. «Big Cheese» — хороший пример нашей работы: Курт придумывал риф на своей гитаре, и мы все его дорабатывали. Потом Курт перестраивал риф под припев, и мы с Чедом переходили следом. Я играл бас на высоких регистрах, а Чед делал дабл-драм. Все работало на интуиции, будто само к нам шло.

В фургончике у нас была только одна кассета: на одной стороне Celtic Frost, а на другой – Smithereens. Так рождались песни типа «About a Girl»: Курт говорил, что добыл альбом Meet the Beatles и собирается написать Битлз-песню. Потом он приносил песню и говорил нам: «Вот вам Битлз-песня». После прослушивания Smithereens и Beatles я уже знал, какой должна быть партия баса – отделенной от мелодии вокала. В песне «Blew» мы косили под Celtic Frost, которых перестроили ниже, даже не в Ре, думаю, там было До-диез или До. Интонация гитары была довольно дерьмовая. Если вы попытаетесь играть эту песню дома, вам реально придется перестраивать гитару.

GW: Одна из главных сессий звукозаписи для альбома Bleach происходила в канун Рождества.

Новоселич: Нам было нечем заняться. У меня было много свободного времени, у Курта тоже.

GW: Группа начала активный тур с альбомом Bleach. К моменту выхода Nevermind вы уже несколько раз объехали страну и заработали аудиторию.

Новоселич: Мы сами оплачивали расходы. Ничего другого нам не оставалось. Мы могли ездить, а могли сидеть в Абердине и Олимпии. Но у нас был фургончик, мы хотели играть. Поэтому мы просто ездили и играли. У меня не было никаких стремлений. А Курт никогда не признавал, что у него они были. Думаю, у него были тайные амбиции, но я точно знаю, что у меня их не было. Это был просто дух панк-рока, жизнь настоящим.

GW: Но вопреки духу панк-рока вы много репетировали, и каждый участник, кажется, очень серьезно воспринимал свою роль.

Новоселич: Во многом это было из-за того, каким Курт видел и хотел подавать себя. Он никогда бы не выпустил что-то незаконченное, и у нас никогда не бывало слишком много песен. Качество всегда было важнее количества.

GW: История Nevermind по-настоящему началась во время вашей первой Smart Session с Бутчем Вигом в 1990 году. Некоторые из тех песен были сырыми: «In Bloom» вы впервые играли за день до записи.

Новоселич: Кажется, Nirvana всегда так работала, даже во время записи In Utero. У нас был материал, который мы долго мусолили, а за две недели до записи начинали репетировать каждый день, чтобы песни окончательно сложились. Изначально «In Bloom» сильно отличалась от той версии, в которой была опубликована – она звучала, как «Bad Brains». Потом Курт сделал ее более попсовой. В оригинале там был бридж, который Бутч вырезал. Он реально взял лезвие, вырезал кусок пленки и выбросил в мусорку.

GW: «Polly» была единственной песней на Smart Session, записанной с первого раза.

Новоселич: «Polly» записывали в основном мы с Куртом — сидели прямо на комбиках. Кажется, Курт даже вокал одновременно. Мы сидели прямо в главной комнате, а Чед сидел позади нас с барабанной тарелкой. Он делал эти «всплески».

GW: Nevermind был записан в Sound City, студии, которая в два раза больше, чем все места, где вы до этого записывались. Это не напрягало?

Новоселич: Это было круто, но большую часть времени мы бродили со словами: «Это место похоже на свалку». Но мы уже жили в таких условиях, поэтому особого значения это не имело. Мы понимали, что это не надменное голливудское местечко. Там была Neve board и висели золотые пластинки таких групп, как Fleetwood Mac, Dio и Rat. Даже Ивел Книвел записывался там.

GW: Ты играл только на Gibson Ripper Bass во время тех сессий?

Новоселич: Я играл на двух таких: светлой и темной. Я не играл в Ми. Я перестраивал гитару в Ре-минор, опуская все струны на полтора тона. На концертах мы всегда настраивали гитары в Ми-минор. Но во время записи я состраивал гитару, чтобы добиться этого толстозадого звучания.

GW: Я удивился, когда узнал, что Курт записал свою партию «Something in the Way», пока сидел в контрольной комнате.

Новоселич: Когда мы записывали ее, у Курта была никчемная двенадцатиструнная гитара Stella. Мы купили ее за 20 долларов в Денвере, Колорадо. Он снял все 12 струн с нее и поставил шесть. Но она не строила. У нас была пара плоскогубцев, и каждый раз, когда гитара расстраивалась, Курт вертел колки плоскогубцами. Это был полный прикол, но зато сработало.

GW: Как ты помнишь первый раз, когда Курт принес «Smells Like Teen Spirit» на репетицию?

Новоселич: Жаль, что у меня нет записи того, как Курт ее исполнял. Мы играли только припев «When the light’s out, and it’s dangerous, here we are now» снова и снова. Я сказал: «Погодите минутку. Может, попробуем помедленнее?». Так я начал играть куплет. А Дейв стал играть барабанный бит.

Курт спросил, что я думаю насчет слов. Я сказал: «Думаю, они достаточно крутые». Но он выглядел разочарованным, потому что я не был от них в полном восторге. Но штука была в том, что я просто не врубился в них с первого раза. Только когда я услышал их в формате песни, я понял, о чем он в них говорил. Он говорил о детях, рекламе, поколении X, молодежных трендах, о том, как он разочарован в них и не хочет ничего с этим делать.

Есть неофициальное видео того, как Nirvana играла в Evergreen State College. Там позади нас идет видео, которое Курт записал, пока переключал телеканалы ТВ. Для меня это видео – суть «Smells like teen spirit». Она должна повлиять на подростков и этот фейковый мир с Lee Press-on Nails. Курт много смотрел телевизор и специально записывал все эти странные куски. А потом подолгу валялся и вырезал из записей всякое дерьмо. Как-то пришла Кетлин Ханна [солистка Bikini Kill], они пили вино или что-то еще, и она написала на стене: «Kurt Smells Like Teen Spirit», имея в виду его дезодорант. Вот откуда он взял название для песни.

GW: Бутч Виг рассказывал, что видел репетицию до записи и что песня была практически готова.

Новоселич: Да, думаю, это правда. Но Бутч местами помогал нам с аранжировкой — как в «Come as You Are». Он буквально влезал в процесс и говорил, что делать. Это был первый раз, когда нам диктовали, как записывать. Но мы ему доверяли и хорошо с ним сработались, так что просто отвечали: «О, конечно».

GW: Большая часть песен была записана с первого раза.

Новоселич: Потому что мы очень много репетировали и неплохо знали материал. Но там были части, в которых я запорол партию баса. Поэтому мы делали врезки, чтобы все было идеально.

GW: Вы были счастливы, когда дописали Nevermind?

Новоселич: Мы были действительно счастливы. Вообще-то, мы были счастливы уже из-за того, что больше не жили в Такоме или Олимпии. Мы жили в Лос-Анжелесе, и нам не нужно было платить за аренду. Работали в большой студии, спускались на Венис и тусовались с друзьями. Это было хорошее время. Нас ничто не обременяло. Никто не знал, кто мы такие. Мы по-прежнему были чисты.

GW: Но ты как-то мне говорил, что к моменту релиза Nevermind, еще до того, как он стал хитом, группа уже стала другой.

Новоселич: Больше не было ощущения свободы – оно ушло. Все после было лишь чувством разъединения, тяжести и кризиса. Свобода больше никогда к нам не возвращалась, потому что на нас были все эти обязательства. Казалось, что наша судьба больше не в наших руках.

GW: Релиз Nevermind в сентябре 1991 сопровождался сложностями Курта с наркотиками. Все началось с героина. Когда ты понял, что он его употребляет?

Новоселич: Курт позвонил мне, когда первый раз попробовал героин. Он сказал: «Привет, Крист. Я попробовал героин». Я ответил: «Вау. И как это было?». А он сказал: «Оу, ну, это было нормально». Я сказал: «Ты же знаешь, что тебе не стоит этого делать. Посмотри на Энди Вуда». А он сказал: «Да, я знаю». Я помню, как буквально говорил ему, что он играет с огнем. Но ему это нравилось, и он никогда не оглядывался. И потом, когда у него появились деньги, он окончательно втянулся. Говорят, что Кортни подтолкнула его к героину, потому что они как раз тогда начали встречаться. Но он употреблял даже до их встречи.

Через некоторое время я смирился с тем, что он употребляет наркотики, но никогда не считал это правильным. Мы постоянно спорили о героине. Я говорил: «Ты умрешь, эта дрянь не идет тебе на пользу». Но он отвечал: «Ты лицемер. Ты пьешь. А героин лишь не принят обществом. Если бы ты только знал людей, которые на нем сидят, ты был бы поражен». Не поспоришь: зависимость есть зависимость. Но я все равно был против героина. Это такой же разрушительный наркотик, как кокаин или крэк. Он меняет людей. Они отдаляются и становятся высокомерными.

GW: Как ты думаешь, его серьезная депрессия началась с того момента?

Новоселич: Курт был счастлив, когда он жил в своей маленькой квартирке в Олимпии (в 1990), но он выселился оттуда, когда стал знаменитым. Я не думаю, что он был когда-либо более счастлив, чем в то время в Олимпии. У него были вспышки счастья позже, с его семьей. Но тогда я уже не знал его так хорошо, мы отдалились. И все началось с моего обвинения в том, что он употребляет героин. Он оттолкнул меня, как ворчливого предка.

GW: Ирония судьбы: как только вышел Nevermind, группа перестала давать концерты примерно на год (1992). После вашего самого грандиозного альбома у вас так и не было большого тура.

Новоселич: Курт как будто перегорел, и так оно и было. Он перегорел еще в первый месяц тура в 1991 году, а это было еще до релиза. Я пытался выяснить, что произошло, но так до сих пор и не могу понять.

Для Курта все изменилось. Он женился, Кортни ждала ребенка. И он сильно подсел на наркотики. Он закрылся в своем собственном мире, мы отдалились, и уже ничего уже не было как прежде. Мы обсуждали перспективы группы, но на самом деле не было у группы никаких перспектив.

GW: Как-то раз ты сказал мне, что In Utero стал возрождением группы. Как родился этот альбом?

Новоселич: Когда мы собрались вместе и стали репетировать песни для In Utero, мы сочинили пару новых треков и сделали аранжировку для них, а еще откопали несколько старых песен — вроде «Pennyroyal Tea», «Dumb» и «All Apologies». Они сохранились еще со времен Nevermind, по правде говоря.

Дела пошли в гору. Мы стали больше тусоваться вместе. Отношения вроде как наладились, возможно, просто из-за того, что мы были музыкально довольны тем, что играем. Я помню большие ссоры с Куртом по телефону, после которых он говорил: «Что ж, все наладится». И я говорил: «Да, все наладится». Это то, в чем мы соглашались, – просто надеялись, что все наладится.

Музыка была клеем, который держал нас вместе, и это плодотворно работало. Мы создали те песни для In Utero и записали большинство из них с первого раза. «Milk It» тоже записали с первой попытки. Это удавалось, потому что мы уже очень долго играли вместе.

Мы объединились ради альбома In Utero. Мы оставили все личное за дверью. Это был триумф. И это моя любимая пластинка Nirvana. И все, что он говорил о ней – вау! Видео на песню «Heart-Shaped Box» — по сути, его последнее завещание.

GW: Я видел несколько выступлений In Utero и чувствовал, что они были одними из лучших в истории группы. Они казались возвращением к прежней Nirvana.

Новоселич: «Нирваны» было две. Была одна Нирвана – непорочная, создающая музыку. И другая – медийная, намного более сложная и запутавшаяся, что-то вроде «злой» Nirvana.

«Хорошая» Nirvana вернулась тогда, когда мы собрались и записали те песни для In Utero. Это была чистая музыка. Такой группа была до конца 1991 года. А затем все превратилось в дисфункциональный бардак. Там были наркотики и происходило много всякого дерьма.

GW: В течение тура In Utero группа сделала MTV Unplugged, что, по-моему, стало одной из вспышек в вашей карьере. То, что казалось плохой идеей, в итоге получилось потрясающе.

Новоселич: Мы много репетировали для этого. Курт нервничал, но под конец был просто счастлив. Помню, я видел, как он возвращается в контрольную комнату. И я сказал ему: «Ты отлично поработал, мужик». «Спасибо», — ответил он. — «Я реально круто себя чувствую». Я был полностью увлечен музыкой, расслабился и классно проводил время. Я думал: «Погнали, давайте просто сыграем». Это всегда было моим девизом.

GW: Во время Unplugged Курт серьезно боролся со своей зависимостью. Какими были ваши отношения в этом плане?

Новоселич: Мы были довольно отстранены друг от друга. Я бы не пошел зависать в его номере в отеле. Он жил совершенно иной жизнью: у него была собственная семья.

GW: В конце января 1994 года группа провела свою последнюю сессию звукозаписи. Я прослушивал некоторые кассеты из той сессии и был ошеломлен мощью «You Know You’re Right», одной из последних песен, которые написал Курт.

[Песня, которая также является последней завершенной записью группы, среди некоторых прочих неопубликованных треков Nirvana находилась в центре спора о правах собственности, начатый Кортни Лав против Новоселича и барабанщика Nirvana Дейва Грола.]

Новоселич: Это отличная песня. Еще одна, которую мы сделали очень быстро. У Курта был риф, а мы его немного опустили, сделали «нирвановским».

GW: Я знаю, что ты хотел, чтобы те сессии были дольше, но Курт появился только в один из трех запланированных дней.

Новоселич: Курт никогда не сказал бы вслух, но все это стало бременем для него. Я помню чувство разъединения со всеми, и, наверное, Курт чувствовал то же самое, должен был. И он убил себя. Потому что просто не умел жить со всем этим, у него не было навыка. Это было уже слишком. Это был смерч. Ему надо было держаться, и все уладилось бы.

GW: Когда закончился тур In Utero, проблема Курта с наркотиками обострилась. Я знаю, что ты часто противостоял ему в этом и несколько раз совершал интервенцию, но ты не участвовал в интервенции в марте, незадолго до суицида. Почему?

[Интервенция — процедура, которая инициируется родственниками или друзьями наркозависимого. По их приглашению специалисты-медики приезжают домой к наркозависимому и в присутствии близких пытаются убедить его начать лечиться. Процедура интервенции может длиться часами.]

Новоселич: Я проводил свою собственную интервенцию, и это было жестко. Иногда мне настолько не нравилось происходящее, что я хотел просто уйти. Поэтому я предложил ему уйти вместе. Но он не хотел этого. Я думаю, что после случая в Риме он получил что-то вроде повреждений мозга.

[4 марта 1994 года, за месяц до своей смерти, Курт совершил попытку самоубийства в Риме, приняв по рецепту успокоительные и алкоголь. До момента, когда его реанимировали, Кобейн, по словам Кортни Лав, был «официально мертв». Это дало многим повод спекулировать на идее, что Курт получил повреждения мозга после этой попытки суицида.]

После Рима он совершенно изменился – стал очень тихим. Он хотел свернуть тур намного раньше, но знал, что я очень хочу сыграть в Словении, поэтому держался ради меня. [Новоселич имеет славянские корни и с нетерпением ждал выступления в Словении]. Это показывает, каким хорошим парнем он был. Но я думаю, что он принял решение уже тогда.

GW: На последнем выступлении Nirvana в Мюнхене Курт сказал, что сорвал голос, и ушел с концерта. Каким он казался тебе в ту ночь?

Новоселич: Он все инсценировал, я точно знаю. Он просто слишком перегорел. С ним что-то происходило. Происходило с ним и с его личной жизнью, что очень волновало его. Мы с ним подрались в Милане из-за того, что он хотел сорвать тур. Он назвал мне несколько бредовых, абсурдных причин, почему он хочет прекратить его. И я сказал: «Зачем ты тогда вообще соглашались на это? Это будет стоить огромных денег. У нас столько концертов, мы не можем просто все свернуть». И он знал, что я хочу сыграть в Словении. А потом в Мюнхене сказал: «Я сорвал голос». И я ответил: «Не думаю, что ты мог».

Он уехал в Рим, чтобы расслабиться, попытаться восстановиться. Что за х*рня случилась? Он передознулся в Риме или пытался убить себя? Я не знал, пока он не умер. Никто мне не сказал. Я вернулся обратно в Сиэтл. Сначала мне сообщили, что он умер в Риме, но потом оказалось, что это розыгрыш. Он вернулся в Сиэтл, и я сказал, когда увидел его: «Курт, я думал, что ты умер, и очень расстроился. Я рад, что ты жив, и рад тебя видеть».

GW: В тот момент он уже никого не слушал.

Новоселич: Это было просто какое-то сумасшествие. Мои отношения с ним ухудшились. Происходило много всякого дерьма. Мы просто начали кричать друг на друга, и как результат – я никогда больше его не видел. Это было как раз перед интервенцией. Именно поэтому я в ней не участвовал.

Он изменился. Он пытался держать себя и свою жизнь под контролем. В конце он просто ощутил, что потерял этот контроль, и убил себя. Он буквально выстрелил себе в голову.

Все просто испортилось, и я знаю, что отдалился от него. Я еле мог говорить с ним под конец жизни. Я столько всего хотел сказать, но я едва мог сказать хоть что-то. Я был просто подавлен. Я подавлен до сих пор. Все произошло так быстро. С 1991 до 1994 прошло всего три года. Но, когда я думаю о том времени, почему мне кажется, что прошли все 20? Потому что с нами происходило так много всего. Чувство свободы ушло. Курт даже не мог выйти куда-нибудь. Все стало сложнее. Он больше не мог пройтись по улице. Он был иконой. И это было слишком для него.

Вы не можете винить кого-то в суициде. В конечном счете он все равно себя убил. Его смерть была глупой ошибкой. Он сильно облажался. Он мог преодолеть это и выжить. А теперь он всегда будет этим облажавшимся 27-леткой, каким он был в конце жизни. Вот что бывает с умниками: он думал, что он умнее кого бы то ни было, что он знает лучше, что никто не посмеет сказать ему, как жить. Он не послушал бы совета. Он думал, что он слишком, мать его, умный. Он не послушал бы никого. Он держал себя очень серьезно. Может быть, он купился на собственный хайп: что он был королем, был умнее всех вокруг. Поэтому с ним было невозможно говорить.

Я не знаю, думал ли он, что может перехитрить Бога. Я уверен, что у него была передозировка, но в конце это уже ничего не значило. Ничего уже не имело значения для него. Его интенсивно лечили. Но приставить ружье к голове и выстрелить – я даже представить этого не могу. Мне сложно думать об этом – что он говорил всем вокруг, решаясь на такое. Это было довольно жестко.

«Красота во всем», — говорил он. «Красота в никчемных людских жизнях». Он так говорил. Он мог видеть красоту во всем этом.

GW: Оглядываясь назад, как ты думаешь, почему Nevermind имел такое влияние?

Новоселич: В основном потому что мы оказались в правильном месте в правильное время. Были группы, которые открыли перед нами двери, например, Jane’s Addiction и Faith No More. Также были такие группы, как Sonic Youth и Dinosaur Jr., которые записывали прекрасные пластинки. Но мы попали в мейнстрим с умением Курта сочинять мелодии и всей этой чувствительностью. Люди масштабно на это реагируют. И если вы слушаете Nevermind, можно подумать, что это слащавая рок-пластинка, но она очень многогранна. Мы добавили в нее sweet-rock-pop. В то время как альбом In Utero – мрачный и опасный.

Когда мы катались с турами по стране и создавали Nevermind, мы не ожидали, что у нас что-то получится. Мы не рассматривали вариант, в котором мы будем звучать по радио и записывать хиты. Единственная причина, почему мы делали музыку – по приколу. Мы думали, что общество – отстой, а мейнстримные люди – тупые. Я немного изменил свои взгляды, но в то время мы были просто рассерженным молодняком. Мы построили и создали свой собственный мир. Мы были частью андеграундного мира, где были группы и люди, которых мы уважали. Мы просто хотели быть частью той сцены и иметь аудиторию, которая уважает нашу музыку так же, как мы сами. И чем дальше мейнстрим пробирался в нашу жизнь, тем сильнее это шокировало. Нам казалось, что мы живем в пластиковом мире. Поэтому сразу после выхода Nevermind Nirvana вошла в стадию кризиса, из которого мы так и не вышли. В конце концов Курт убил себя потому, что этот парень был счастлив в своей маленькой обшарпанной квартирке в Олимпии. Ему следовало там и остаться. Ему не нужно было все это внимание, он никогда этого не хотел. Ему просто хотелось выражать себя.

Мы наивно полагали, что изменим музыку в хорошую сторону, что люди будут слушать Black Flag и все в таком духе. Но вместо этого они получили разбавленную, рекламную, «безопасную» версию всего.

GW: Когда я смотрю на жизнь Курта, то понимаю, что чувство стыда сильно контролировало его – это сквозящая тема текстов его песен и дневников.

Новоселич: Да. У меня есть эта кожанка, которую он таскал. Это было чем-то, что всегда было с ним, даже в старшей школе. И я знаю, что, если бы он увидел ее сейчас, человек, которого я знал, уже был бы старше и мудрее, но он по-прежнему стыдился бы ее. Он всегда был слишком строг к себе. Он бы захотел просто сжечь ее.

GW: В своей музыке Курт рассказывал истории так, чтобы подчеркнуть их грубость.

Новоселич: Может, ему было некомфортно с самим собой. Он искал чего-то. Абердин был его частью, и он отвергнул эту часть. И когда он оглядывался на свое прошлое, на свою юность и все то, что он считал отстойным, от отрекался от этого и заново себя создавал. Он рос личностью и развивался как артист. Мне кажется, ему стоило взять перерыв.

GW: Когда я смотрю на жизнь Курта с точки зрения обстоятельств, которые его сформировали – учитывая, что он мог создавать искусство из боли, – я вижу его жизнь, какой бы короткой она ни была, своего рода победой. Ты согласен?

Новоселич: У него был драйв, чтобы творить. Именно это – самое важное в нем, а не его смерть. Детали его смерти – это просто сенсация. Там были слабость, злоупотребление наркотиками, отстраненность. В том, что случилось с Куртом, нет ничего необычного – такие же истории происходят по всей стране каждый день. Это комбинация наркозависимости и отсутствия навыков преодоления трудностей. А у Курта как раз были ресурсы для доступа к наркотикам. Это ничто, это классика.

Но Курт был экспрессивным. Музыка была такой мрачной, злой, прекрасной, наполненной яростью. В ней была красота, но с ней было не все гладко. Она была беспокойной. Именно это отделяло его от других людей его эпохи – он был творцом, а они – нет. Его сердце было для него приемником и передатчиком.